Читать рассказы чехова экзамен на чин читать

— Учитель географии Галкин на меня злобу имеет и, верьте-с, я у него не выдержу сегодня экзамента, — говорил, нервно потирая руки и потея, приемщик X—го почтового отделения Ефим Захарыч Фендриков, седой, бородатый человек с почтенной лысиной и солидным животом. — Не выдержу… Это как бог свят… А злится он на меня совсем из-за пустяков-с. Приходит ко мне однажды с заказным письмом и сквозь всю публику лезет, чтоб я, видите ли, принял сперва его письмо, а потом уж прочие. Это не годится… Хоть он и образованного класса, а все-таки соблюдай порядок и жди. Я ему сделал приличное замечание. «Дожидайтесь, — говорю, — очереди, милостивый государь». Он вспыхнул, и с той поры восстает на меня, аки Саул. Сынишке моему Егорушке единицы выводит, а про меня разные названия по городу распускает. Иду я одиажды-с мимо трактира Кухтина, а он высунулся с бильярдным кием из окна и кричит в пьяном виде на всю площадь: «Господа, поглядите: марка, бывшая в употреблении, идет!»

Учитель русского языка Пивомедов, стоявший в передней Х—го уездного училища вместе с Фендриковым и снисходительно куривший его папиросу, пожал плечами и успокоил:

Для перехода между страницами книги вы можете использовать клавиши влево и вправо на клавиатуре.

• Полный текст
• Письмо к ученому соседу
• Радость
• Загадочная натура
• Смерть чиновника
• Толстый и тонкий
• Экзамен на чин
• Хирургия
• Хамелеон
• Надлежащие меры
• Маска
• Дачники
• Лошадиная фамилия
• Унтер Пришибеев
• Тапер
• Тоска
• Переполох
• Анюта
• Ведьма
• Шуточка
• Мечты
• Ванька
• Письмо
• Мальчики
• Спать хочется
• Неприятность
• Скучная история
• Скрипка Ротшильда
• Анна на шее
• Человек в футляре
• Крыжовник
• О любви
• Дама с собачкой
• Невеста
• Примечания

Экзамен на чин

– Учи­тель гео­гра­фии Гал­кин на меня злобу имеет, и, верьте‑с, я у него не выдержу сего­дня экза­мента, – гово­рил, нервно поти­рая руки и потея, при­ем­щик X‑го поч­то­вого отде­ле­ния Ефим Заха­рыч Фенд­ри­ков, седой, боро­да­тый чело­век с почтен­ной лыси­ной и солид­ным живо­том. – Не выдержу… Это как бог свят… А злится он на меня совсем из-за пустяков‑с. При­хо­дит ко мне одна­жды с заказ­ным пись­мом и сквозь всю пуб­лику лезет, чтоб я, видите ли, при­нял сперва его письмо, а потом уж про­чие. Это не годится… Хоть он и обра­зо­ван­ного класса, а все-таки соблю­дай поря­док и жди. Я ему сде­лал при­лич­ное заме­ча­ние. «Дожи­дай­тесь, говорю, оче­реди, мило­сти­вый госу­дарь». Он вспых­нул и с той поры вос­стает на меня, аки Саул. Сынишке моему Егорушке еди­ницы выво­дит, а про меня раз­ные назва­ния по городу рас­пус­кает. Иду я однажды‑с мимо трак­тира Кух­тина, а он высу­нулся с бильярд­ным кием из окна и кри­чит в пья­ном виде на всю пло­щадь: «Гос­пода, погля­дите: марка, быв­шая в упо­треб­ле­нии, идет!»

Учи­тель рус­ского языка Пиво­ме­дов, сто­яв­ший в перед­ней Х‑го уезд­ного учи­лища вме­сте с Фенд­ри­ко­вым и снис­хо­ди­тельно курив­ший его папи­росу, пожал пле­чами и успокоил:

– Не вол­нуй­тесь. У нас и при­мера не было, чтоб вашего брата на экза­ме­нах резали. Проформа!

Фенд­ри­ков успо­ко­ился, но нена­долго. Через перед­нюю про­шел Гал­кин, моло­дой чело­век с жид­кой, словно обо­рван­ной, бород­кой, в пару­син­ко­вых брю­ках и новом синем фраке. Он строго посмот­рел на Фенд­ри­кова и про­шел дальше.

Затем раз­несся слух, что инспек­тор едет. Фенд­ри­ков похо­ло­дел и стал ждать с тем стра­хом, кото­рый так хорошо изве­стен всем под­су­ди­мым и экза­ме­ну­ю­щимся впер­вые. Через перед­нюю про­бе­жал на улицу штат­ный смот­ри­тель уезд­ного учи­лища Хамов. За ним спе­шил навстречу к инспек­тору зако­но­учи­тель Зми­е­жа­лов в ками­лавке и с наперс­ным кре­стом. Туда же стре­ми­лись и про­чие учи­теля. Инспек­тор народ­ных учи­лищ Аха­хов громко поздо­ро­вался, выра­зил свое неудо­воль­ствие на пыль и вошел в учи­лище. Через пять минут при­сту­пили к экзаменам.

Про­эк­за­ме­но­вали двух попо­ви­чей на сель­ского учи­теля. Один выдер­жал, дру­гой же не выдер­жал. Про­ва­лив­шийся высмор­кался в крас­ный пла­ток, постоял немного, поду­мал и ушел. Про­эк­за­ме­но­вали двух воль­но­опре­де­ля­ю­щихся тре­тьего раз­ряда. После этого про­бил час Фендрикова…

– Вы где слу­жите? – обра­тился к нему инспектор.

– При­ем­щи­ком в здеш­нем поч­то­вом отде­ле­нии, ваше высо­ко­ро­дие, – про­го­во­рил он, выпрям­ля­ясь и ста­ра­ясь скрыть от пуб­лики дро­жа­ние своих рук. – Про­слу­жил два­дцать один год, ваше высо­ко­ро­дие, а ныне потре­бо­ваны све­де­ния для пред­став­ле­ния меня к чину кол­леж­ского реги­стра­тора, для чего и осме­ли­ва­юсь под­верг­нуться испы­та­нию на пер­вый класс­ный чин.

– Так‑с… Напи­шите диктант.

Пиво­ме­дов под­нялся, каш­ля­нул и начал дик­то­вать густым, прон­зи­тель­ным басом, ста­ра­ясь уло­вить экза­ме­ну­ю­ще­гося на сло­вах, кото­рые пишутся не так, как выго­ва­ри­ва­ются: «Хараша халод­ная вада, кагда хочица пить» и проч.

Но как ни изощ­рялся хит­ро­ум­ный Пиво­ме­дов, дик­тант удался. Буду­щий кол­леж­ский реги­стра­тор сде­лал немного оши­бок, хотя и напи­рал больше на кра­соту букв, чем на грам­ма­тику. В слове «чрез­вы­чайно» он напи­сал два «н», слово «лучше» напи­сал «лутше», а сло­вами «новое поприще» вызвал на лице инспек­тора улыбку, так как напи­сал «новое под­прище», но ведь все это не гру­бые ошибки.

– Дик­тант удо­вле­тво­ри­те­лен, – ска­зал инспектор.

– Осме­люсь дове­сти до све­де­ния вашего высо­ко­ро­дия, – ска­зал под­бод­рен­ный Фенд­ри­ков, искоса погля­ды­вая на врага сво­его Гал­кина, – осме­люсь доло­жить, что гео­мет­рию я учил из книги Давы­дова, отча­сти же обу­чался ей у пле­мян­ника Вар­со­но­фия, при­ез­жав­шего на кани­ку­лах из Тро­ице-Сер­ги­ев­ской, Вифан­ской тож, семи­на­рии. И пла­ни­мет­рию учил, и сте­рео­мет­рию… всё как есть…

– Сте­рео­мет­рии по про­грамме не полагается.

– Не пола­га­ется? А я месяц над ней сидел… Эта­кая жалость! – вздох­нул Фендриков.

– Но оста­вим пока гео­мет­рию. Обра­тимся к науке, кото­рую вы, как чинов­ник поч­то­вого ведом­ства, веро­ятно, любите. Гео­гра­фия – наука почтальонов.

Все учи­теля почти­тельно улыб­ну­лись. Фенд­ри­ков был не согла­сен с тем, что гео­гра­фия есть наука поч­та­льо­нов (об этом нигде не было напи­сано ни в поч­то­вых пра­ви­лах, ни в при­ка­зах по округу), но из почти­тель­но­сти ска­зал: «Точно так». Он нервно каш­ля­нул и с ужа­сом стал ждать вопро­сов. Его враг Гал­кин отки­нулся на спинку стула и, не глядя на него, спро­сил протяжно:

– Э… ска­жите мне, какое прав­ле­ние в Турции?

– Известно какое… Турецкое…

– Гм!.. турец­кое… Это поня­тие рас­тя­жи­мое. Там прав­ле­ние кон­сти­ту­ци­он­ное. А какие вы зна­ете при­токи Ганга?

– Я гео­гра­фию Смир­нова учил и, изви­ните, не отчет­ливо выучил… Ганг, это кото­рая река в Индии текет… река эта текет в океан.

– Я вас не про это спра­ши­ваю. Какие при­токи имеет Ганг? Не зна­ете? А где течет Аракс? И этого не зна­ете? Странно… Какой губер­нии Житомир?

– Тракт восем­на­дцать, место сто два­дцать один.

На лбу у Фенд­ри­кова высту­пил холод­ный пот. Он зами­гал гла­зами и сде­лал такое гло­та­тель­ное дви­же­ние, что пока­за­лось, будто он про­гло­тил свой язык.

– Как перед истин­ным Богом, ваше высо­ко­ро­дие, – забор­мо­тал он. – Даже отец про­то­и­е­рей могут под­твер­дить… Два­дцать один год про­слу­жил, и теперь это самое, кото­рое… Век буду Бога молить…

– Хорошо, оста­вим гео­гра­фию. Что вы из ариф­ме­тики приготовили?

– И ариф­ме­тику не отчет­ливо… Даже отец про­то­и­е­рей могут под­твер­дить… Век буду Бога молить… С самого Покрова учусь, учусь и… ничего толку… Поста­рел для умствен­но­сти… Будьте столь мило­стивы, ваше высо­ко­ро­дие, заставьте вечно бога молить.

На рес­ни­цах у Фенд­ри­кова повисли слезы.

– Про­слу­жил честно и бес­по­рочно… Говею еже­годно… Даже отец про­то­и­е­рей могут под­твер­дить… Будьте вели­ко­душны, ваше высокородие.

– Ничего не приготовили?

– Все приготовил‑с, но ничего не помню‑с… Скоро шесть­де­сят стук­нет, ваше высо­ко­ро­дие, где уж тут за нау­ками уго­няться? Сде­лайте милость!

– Уж и шапку с кокар­дой себе зака­зал… – ска­зал про­то­и­е­рей Зми­е­жа­лов и усмехнулся.

– Хорошо, сту­пайте!.. – ска­зал инспектор.

Через пол­часа Фенд­ри­ков шел с учи­те­лями в трак­тир Кух­тина пить чай и тор­же­ство­вал. Лицо у него сияло, в гла­зах све­ти­лось сча­стье, но еже­ми­нут­ное поче­сы­ва­ние затылка пока­зы­вало, что его тер­зала какая-то мысль.

– Экая жалость! – бор­мо­тал он. – Ведь эта­кая, скажи на милость, глу­пость с моей стороны!

– Да что такое? – спро­сил Пивомедов.

– Зачем я сте­рео­мет­рию учил, ежели ее в про­грамме нет? Ведь целый месяц над ней, под­лой, сидел. Эта­кая жалость!

1884

Экзамен на чин

— Учитель географии Галкин на меня злобу имеет и, верьте-с, я у него не выдержу сегодня экзамента, — говорил, нервно потирая руки и потея, приемщик X-го почтового отделения Ефим Захарыч Фендриков, седой, бородатый человек с почтенной лысиной и солидным животом. — Не выдержу… Это как бог свят… А злится он на меня совсем из-за пустяков-с. Приходит ко мне однажды с заказным письмом и сквозь всю публику лезет, чтоб я, видите ли, принял сперва его письмо, а потом уж прочие. Это не годится… Хоть он и образованного класса, а все-таки соблюдай порядок и жди. Я ему сделал приличное замечание. «Дожидайтесь, — говорю, — очереди, милостивый государь». Он вспыхнул, и с той поры восстает на меня, аки Саул. Сынишке моему Егорушке единицы выводит, а про меня разные названия по городу распускает. Иду я одиажды-с мимо трактира Кухтина, а он высунулся с бильярдным кием из окна и кричит в пьяном виде на всю площадь: «Господа, поглядите: марка, бывшая в употреблении, идет!»

Учитель русского языка Пивомедов, стоявший в передней Х-го уездного училища вместе с Фендриковым и снисходительно куривший его папиросу, пожал плечами и успокоил:

— Не волнуйтесь. У нас и примера не было, чтоб вашего брата на экзаменах резали. Проформа!

Фендриков успокоился, но ненадолго. Через переднюю прошел Галкин, молодой человек с жидкой, словно оборванной бородкой, в парусинковых брюках и новом синем фраке. Он строго посмотрел на Фендрикова и прошел дальше.

Затем разнесся слух, что инспектор едет. Фендриков похолодел и стал ждать с тем страхом, который так хорошо известен всем подсудимым и экзаменующимся впервые. Через переднюю пробежал на улицу штатный смотритель уездного училища Хамов. За ним спешил навстречу к инспектору законоучитель Змиежалов в камилавке и с наперстным крестом. Туда же стремились и прочие учителя. Инспектор народных училищ Ахамов громко поздоровался, выразил свое неудовольствие на пыль и вошел в училище. Через пять минут приступили к экзаменам.

Проэкзаменовали двух поповичей на сельского учителя. Один выдержал, другой же не выдержал. Провалившийся высморкался в красный платок, постоял немного, подумал и ушел. Проэкзаменовали двух вольноопределяющихся третьего разряда. После этого пробил час Фендрикова…

— Вы где служите? — обратился к нему инспектор.

— Приемщиком в здешнем почтовом отделении, ваше высокородие, — проговорил он, выпрямляясь и стараясь скрыть от публики дрожание своих рук. — Прослужил двадцать один год, ваше высокородие, а ныне потребованы сведения для представления меня к чину коллежского регистратора, для чего и осмеливаюсь подвергнуться испытанию на первый классный чин.

— Так-с… Напишите диктант.

Пивомедов поднялся, кашлянул и начал диктовать густым, пронзительным басом, стараясь уловить экзаменующегося на словах, которые пишутся не так, как выговариваются: «хараша халодная вада, кагда хочица пить» и проч.

Но как ни изощрялся хитроумный Пивомедов, диктант удался. Будущий коллежский регистратор сделал немного ошибок, хотя и напирал больше на красоту букв, чем на грамматику. В слове «чрезвычайно» он написал два «н», слово «лучше» написал «лутше», а словами «новое поприще» вызвал на лице инспектора улыбку, так как написал «новое подприще»; но ведь всё это не грубые ошибки.

— Диктант удовлетворителен, — сказал инспектор.

— Осмелюсь довести до сведения вашего высокородия, — сказал подбодренный Фендриков, искоса поглядывая на врага своего Галкина, — осмелюсь доложить, что геометрию я учил из книги Давыдова, отчасти же обучался ей у племянника Варсонофия, приезжавшего на каникулах из Троице-Сергиевской, Вифанской тож, семинарии. И планиметрию учил и стереометрию… всё как есть…

— Стереометрии по программе не полагается.

— Не полагается? А я месяц над ней сидел… Этакая жалость! — вздохнул Фендриков.

— Но оставим пока геометрию. Обратимся к науке, которую вы, как чиновник почтового ведомства, вероятно, любите. География — наука почтальонов.

Все учителя почтительно улыбнулись. Фендриков был не согласен с тем, что география есть наука почтальонов (об этом нигде не было написано ни в почтовых правилах, ни в приказах по округу), но из почтительности сказал: «Точно так». Он нервно кашлянул и с ужасом стал ждать вопросов. Его враг Галкин откинулся на спинку стула и, не глядя на него, спросил протяжно:

— Э… скажите мне, какое правление в Турции?

— Известно какое… Турецкое…

— Гм!.. турецкое… Это понятие растяжимое. Там правление конституционное. А какие вы знаете притоки Ганга?

— Я географию Смирнова учил и, извините, не отчетливо выучил… Ганг, это которая река в Индии текет… река эта текет в океан.

— Я вас не про это спрашиваю. Какие притоки имеет Ганг? Не знаете? А где течет Аракс? И этого не знаете? Странно… Какой губернии Житомир?

— Тракт 18, место 121.

На лбу у Фендрикова выступил холодный пот. Он замигал глазами и сделал такое глотательное движение, что показалось, будто он проглотил свой язык.

— Как перед истинным богом, ваше высокородие, — забормотал он. — Даже отец протоиерей могут подтвердить… Двадцать один год прослужил и теперь это самое, которое… Век буду бога молить…

— Хорошо, оставим географию. Что вы из арифметики приготовили?

— И арифметику не отчетливо… Даже отец протоиерей могут подтвердить… Век буду бога молить… С самого Покрова учусь, учусь и… ничего толку… Постарел для умственности… Будьте столь милостивы, ваше высокородие, заставьте вечно бога молить.

На ресницах у Фендрикова повисли слезы.

— Прослужил честно и беспорочно… Говею ежегодно… Даже отец протоиерей могут подтвердить… Будьте великодушны, ваше высокородие.

— Ничего не приготовили?

— Всё приготовил-с, но ничего не помню-с… Скоро шестьдесят стукнет, ваше высокородие, где уж тут за науками угоняться? Сделайте милость!

— Уж и шапку с кокардой себе заказал… — сказал протоиерей Змиежалов и усмехнулся.

— Хорошо, ступайте!.. — сказал инспектор.

Через полчаса Фендриков шел с учителями в трактир Кухтина пить чай и торжествовал. Лицо у него сияло, в глазах светилось счастье, но ежеминутное почесывание затылка показывало, что его терзала какая-то мысль.

— Экая жалость! — бормотал он. — Ведь этакая, скажи на милость, глупость с моей стороны!

— Да что такое? — спросил Пивомедов.

— Зачем я стереометрию учил, ежели ее в программе нет? Ведь целый месяц над ней, подлой, сидел. Этакая жалость!

Оглавление

— Учитель географии Галкин на меня злобу имеет и, верьте-с, я у него не выдержу сегодня экзамента, — говорил, нервно потирая руки и потея, приемщик Х—го почтового отделения Ефим Захарыч Фендриков, седой, бородатый человек с почтенной лысиной и солидным животом. — Не выдержу… Это как бог свят… А злится он на меня совсем из-за пустяков-с. Приходит ко мне однажды с заказным письмом и сквозь всю публику лезет, чтоб я, видите ли, принял сперва его письмо, а потом уж прочие. Это не годится… Хоть он и образованного класса, а все-таки соблюдай порядок и жди. Я ему сделал приличное замечание. «Дожидайтесь, — говорю, — очереди, милостивый государь». Он вспыхнул, и с той поры восстает на меня, аки Саул. Сынишке моему Егорушке единицы выводит, а про меня разные названия по городу распускает. Иду я однажды-с мимо трактира Кухтина, а он высунулся с бильярдным кием из окна и кричит в пьяном виде на всю площадь: «Господа, поглядите: марка, бывшая в употреблении, идет!»

Учитель русского языка Пивомедов, стоявший в передней Х—го уездного училища вместе с Фендриковым и снисходительно куривший его папиросу, пожал плечами и успокоил:

— Не волнуйтесь. У нас и примера не было, чтоб вашего брата на экзаменах резали. Проформа!

Фендриков успокоился, но ненадолго. Через переднюю прошел Галкин, молодой человек с жидкой, словно оборванной бородкой, в парусинковых брюках и новом синем фраке. Он строго посмотрел на Фендрикова и прошел дальше.

Затем разнесся слух, что инспектор едет. Фендриков похолодел и стал ждать с тем страхом, который так хорошо известен всем подсудимым и экзаменующимся впервые. Через переднюю пробежал на улицу штатный смотритель уездного училища Хамов. За ним спешил навстречу к инспектору законоучитель Змиежалов в камилавке и с наперстным крестом. Туда же стремились и прочие учителя. Инспектор народных училищ Ахахов громко поздоровался, выразил свое неудовольствие на пыль и вошел в училище. Через пять минут приступили к экзаменам.

Проэкзаменовали двух поповичей на сельского учителя. Один выдержал, другой же не выдержал. Провалившийся высморкался в красный платок, постоял немного, подумал и ушел. Проэкзаменовали двух вольноопределяющихся третьего разряда. После этого пробил час Фендрикова…

— Вы где служите? — обратился к нему инспектор.

— Приемщиком в здешнем почтовом отделении, ваше высокородие, — проговорил он, выпрямляясь и стараясь скрыть от публики дрожание своих рук. — Прослужил двадцать один год, ваше высокородие, а ныне потребованы сведения для представления меня к чину коллежского регистратора, для чего и осмеливаюсь подвергнуться испытанию на первый классный чин.

— Так-с… Напишите диктант.

Пивомедов поднялся, кашлянул и начал диктовать густым, пронзительным басом, стараясь уловить экзаменующегося на словах, которые пишутся не так, как выговариваются: «хараша халодная вада, кагда хочица пить» и проч.

Но как ни изощрялся хитроумный Пивомедов, диктант удался. Будущий коллежский регистратор сделал немного ошибок, хотя и напирал больше на красоту букв, чем на грамматику. В слове «чрезвычайно» он написал два «н», слово «лучше» написал «лутше», а словами «новое поприще» вызвал на лице инспектора улыбку, так как написал «новое подприще»; но ведь всё это не грубые ошибки.

— Диктант удовлетворителен, — сказал инспектор.

— Осмелюсь довести до сведения вашего высокородия, — сказал подбодренный Фендриков, искоса поглядывая на врага своего Галкина, — осмелюсь доложить, что геометрию я учил из книги Давыдова, отчасти же обучался ей у племянника Варсонофия, приезжавшего на каникулах из Троице-Сергиевской, Вифанской тож, семинарии. И планиметрию учил и стереометрию… всё как есть…

— Стереометрии по программе не полагается.

— Не полагается? А я месяц над ней сидел… Этакая жалость! — вздохнул Фендриков.

— Но оставим пока геометрию. Обратимся к науке, которую вы, как чиновник почтового ведомства, вероятно, любите. География — наука почтальонов.

Все учителя почтительно улыбнулись. Фендриков был не согласен с тем, что география есть наука почтальонов (об этом нигде не было написано ни в почтовых правилах, ни в приказах по округу), но из почтительности сказал: «Точно так». Он нервно кашлянул и с ужасом стал ждать вопросов. Его враг Галкин откинулся на спинку стула и, не глядя на него, спросил протяжно:

— Э… скажите мне, какое правление в Турции?

— Известно какое… Турецкое…

— Гм!.. турецкое… Это понятие растяжимое. Там правление конституционное. А какие вы знаете притоки Ганга?

— Я географию Смирнова учил и, извините, не отчетливо выучил… Ганг, это которая река в Индии текет… река эта текет в океан.

— Я вас не про это спрашиваю. Какие притоки имеет Ганг? Не знаете? А где течет Аракс? И этого не знаете? Странно… Какой губернии Житомир?

— Тракт 18, место 121.

На лбу у Фендрикова выступил холодный пот. Он замигал глазами и сделал такое глотательное движение, что показалось, будто он проглотил свой язык.

— Как перед истинным богом, ваше высокородие, — забормотал он. — Даже отец протоиерей могут подтвердить… Двадцать один год прослужил и теперь это самое, которое… Век буду бога молить…

— Хорошо, оставим географию. Что вы из арифметики приготовили?

— И арифметику не отчетливо… Даже отец протоиерей могут подтвердить… Век буду бога молить… С самого Покрова учусь, учусь и… ничего толку… Постарел для умственности… Будьте столь милостивы, ваше высокородие, заставьте вечно бога молить.

На ресницах у Фендрикова повисли слезы.

— Прослужил честно и беспорочно… Говею ежегодно… Даже отец протоиерей могут подтвердить… Будьте великодушны, ваше высокородие.

— Ничего не приготовили?

— Всё приготовил-с, но ничего не помню-с… Скоро шестьдесят стукнет, ваше высокородие, где уж тут за науками угоняться? Сделайте милость!

— Уж и шапку с кокардой себе заказал… — сказал протоиерей Змиежалов и усмехнулся.

— Хорошо, ступайте!.. — сказал инспектор.

Через полчаса Фендриков шел с учителями в трактир Кухтина пить чай и торжествовал. Лицо у него сияло, в глазах светилось счастье, но ежеминутное почесывание затылка показывало, что его терзала какая-то мысль.

— Экая жалость! — бормотал он. — Ведь этакая, скажи на милость, глупость с моей стороны!

— Да что такое? — спросил Пивомедов.

— Зачем я стереометрию учил, ежели ее в программе нет? Ведь целый месяц над ней, подлой, сидел. Этакая жалость!

Антон Чехов — Экзамен на чин

Антон Чехов — Экзамен на чин

      — Учитель географии Галкин на меня злобу имеет и, верьте-с, я у него не выдержу сегодня экзамента, — говорил, нервно потирая руки и потея, приемщик X—го почтового отделения Ефим Захарыч Фендриков, седой, бородатый человек с почтенной лысиной и солидным животом. — Не выдержу… Это как бог свят… А злится он на меня совсем из-за пустяков-с. Приходит ко мне однажды с заказным письмом и сквозь всю публику лезет, чтоб я, видите ли, принял сперва его письмо, а потом уж прочие. Это не годится… Хоть он и образованного класса, а все-таки соблюдай порядок и жди. Я ему сделал приличное замечание. «Дожидайтесь, — говорю, — очереди, милостивый государь». Он вспыхнул, и с той поры восстает на меня, аки Саул. Сынишке моему Егорушке единицы выводит, а про меня разные названия по городу распускает. Иду я одиажды-с мимо трактира Кухтина, а он высунулся с бильярдным кием из окна и кричит в пьяном виде на всю площадь: «Господа, поглядите: марка, бывшая в употреблении, идет!»
      Учитель русского языка Пивомедов, стоявший в передней Х—го уездного училища вместе с Фендриковым и снисходительно куривший его папиросу, пожал плечами и успокоил:
      — Не волнуйтесь. У нас и примера не было, чтоб вашего брата на экзаменах резали. Проформа!
      Фендриков успокоился, но ненадолго. Через переднюю прошел Галкин, молодой человек с жидкой, словно оборванной бородкой, в парусинковых брюках и новом синем фраке. Он строго посмотрел на Фендрикова и прошел дальше.
      Затем разнесся слух, что инспектор едет. Фендриков похолодел и стал ждать с тем страхом, который так хорошо известен всем подсудимым и экзаменующимся впервые. Через переднюю пробежал на улицу штатный смотритель уездного училища Хамов. За ним спешил навстречу к инспектору законоучитель Змиежалов в камилавке и с наперстным крестом. Туда же стремились и прочие учителя. Инспектор народных училищ Ахамов громко поздоровался, выразил свое неудовольствие на пыль и вошел в училище. Через пять минут приступили к экзаменам.
      Проэкзаменовали двух поповичей на сельского учителя. Один выдержал, другой же не выдержал. Провалившийся высморкался в красный платок, постоял немного, подумал и ушел. Проэкзаменовали двух вольноопределяющихся третьего разряда. После этого пробил час Фендрикова…
      — Вы где служите? — обратился к нему инспектор.
      — Приемщиком в здешнем почтовом отделении, ваше высокородие, — проговорил он, выпрямляясь и стараясь скрыть от публики дрожание своих рук. — Прослужил двадцать один год, ваше высокородие, а ныне потребованы сведения для представления меня к чину коллежского регистратора, для чего и осмеливаюсь подвергнуться испытанию на первый классный чин.
      — Так-с… Напишите диктант.
      Пивомедов поднялся, кашлянул и начал диктовать густым, пронзительным басом, стараясь уловить экзаменующегося на словах, которые пишутся не так, как выговариваются: «хараша халодная вада, кагда хочица пить» и проч.
      Но как ни изощрялся хитроумный Пивомедов, диктант удался. Будущий коллежский регистратор сделал немного ошибок, хотя и напирал больше на красоту букв, чем на грамматику. В слове «чрезвычайно» он написал два «н», слово «лучше» написал «лутше», а словами «новое поприще» вызвал на лице инспектора улыбку, так как написал «новое подприще»; но ведь всё это не грубые ошибки.
      — Диктант удовлетворителен, — сказал инспектор.
      — Осмелюсь довести до сведения вашего высокородия, — сказал подбодренный Фендриков, искоса поглядывая на врага своего Галкина, — осмелюсь доложить, что геометрию я учил из книги Давыдова, отчасти же обучался ей у племянника Варсонофия, приезжавшего на каникулах из Троице-Сергиевской, Вифанской тож, семинарии. И планиметрию учил и стереометрию… всё как есть…
      — Стереометрии по программе не полагается.
      — Не полагается? А я месяц над ней сидел… Этакая жалость! — вздохнул Фендриков.
      — Но оставим пока геометрию. Обратимся к науке, которую вы, как чиновник почтового ведомства, вероятно, любите. География — наука почтальонов.
      Все учителя почтительно улыбнулись. Фендриков был не согласен с тем, что география есть наука почтальонов (об этом нигде не было написано ни в почтовых правилах, ни в приказах по округу), но из почтительности сказал: «Точно так». Он нервно кашлянул и с ужасом стал ждать вопросов. Его враг Галкин откинулся на спинку стула и, не глядя на него, спросил протяжно:
      — Э… скажите мне, какое правление в Турции?
      — Известно какое… Турецкое…
      — Гм!.. турецкое… Это понятие растяжимое. Там правление конституционное. А какие вы знаете притоки Ганга?
      — Я географию Смирнова учил и, извините, не отчетливо выучил… Ганг, это которая река в Индии текет… река эта текет в океан.
      — Я вас не про это спрашиваю. Какие притоки имеет Ганг? Не знаете? А где течет Араке? И этого не знаете? Странно… Какой губернии Житомир?
      — Тракт восемнадцать, место сто двадцать один.
      На лбу у Фендрикова выступил холодный пот. Он замигал глазами и сделал такое глотательное движение, что показалось, будто он проглотил свой язык.
      — Как перед истинным богом, ваше высокородие, — забормотал он. — Даже отец протоиерей могут подтвердить… Двадцать один год прослужил и теперь это самое, которое… Век буду бога молить…
      — Хорошо, оставим географию. Что вы из арифметики приготовили?
      — И арифметику не отчетливо… Даже отец протоиерей могут подтвердить… Век буду бога молить… С самого Покрова учусь, учусь и… ничего толку… Постарел для умственности… Будьте столь милостивы, ваше высокородие, заставьте вечно бога молить.
      На ресницах у Фендрикова повисли слезы.
      — Прослужил честно и беспорочно… Говею ежегодно… Даже отец протоиерей могут подтвердить… Будьте великодушны, ваше высокородие.
      — Ничего не приготовили?
      — Всё приготовил-с, но ничего не помню-с… Скоро шестьдесят стукнет, ваше высокородие, где уж тут за науками угоняться? Сделайте милость!
      — Уж и шапку с кокардой себе заказал… — сказал протоиерей Змиежалов и усмехнулся.
      — Хорошо, ступайте!.. — сказал инспектор.
      Через полчаса Фендриков шел с учителями в трактир Кухтина пить чай и торжествовал. Лицо у него сияло, в глазах светилось счастье, но ежеминутное почесывание затылка показывало, что его терзала какая-то мысль.
      — Экая жалость! — бормотал он. — Ведь этакая, скажи на милость, глупость с моей стороны!
      — Да что такое? — спросил Пивомедов.
      — Зачем я стереометрию учил, ежели ее в программе нет? Ведь целый месяц над ней, подлой, сидел. Этакая жалость!

1884 год

благодарим за посещение сайта, мир и любовь