Письмо базарову от своего имени сочинение 10 класс

Высокопочтенный Базаров!
Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.
Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к людям.
Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.
Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее время полезнее всего отрицание, — мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.
Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте общество», — только в этом Вы видите пользу.
Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.
Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания лишается будущего.
Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки» аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.
На что же они опираются в своей борьбе?
На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!’»
А каково же Ваше отношение к народу?
Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями, опутывающими народ).
Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и в своей программе делаете ставку на народ.
Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь для них чужим.
Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну, будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?» Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не можете ответить на роковое «ну, а дальше?»
Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей стороне.
К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.
Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.
Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится», «пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы денег.
Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства, действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?
Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение о Пушкине.
Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого вопроса.
А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?
«И природа пустяки?» — Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой «работников», Вы противопоставляете другой подход – подход естествоиспытателя.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой «естественными» законами природы.
Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим.
Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.»
Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты «самоломанности».
Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная только резать лягушек и ставить над ними опыты.
А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут у Вас в душе.
Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания.
Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым» заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это может привести к разрыву связи времен.
Член общества «Свободные мыслители»Симонова Олеся.

Высокопочтенный Базаров!
Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.
Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к людям.
Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.
Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее время полезнее всего отрицание, – мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.
Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте общество», – только в этом Вы видите пользу.
Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.
Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания лишается будущего.
Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки» аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.
На что же они опираются в своей борьбе?
На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!’»
А каково же Ваше отношение к народу?
Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями, опутывающими народ).
Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и в своей программе делаете ставку на народ.
Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь для них чужим.
Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну, будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?» Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не можете ответить на роковое «ну, а дальше?»
Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей стороне.
К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.
Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.
Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится», «пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы денег.
Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства, действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?
Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение о Пушкине.
Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого вопроса.
А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?
«И природа пустяки?» – Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой «работников», Вы противопоставляете другой подход – подход естествоиспытателя.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой «естественными» законами природы.
Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим.
Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.»
Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты «самоломанности».
Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная только резать лягушек и ставить над ними опыты.
А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут у Вас в душе.
Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания.
Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым» заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это может привести к разрыву связи времен.
Член общества «Свободные мыслители» Симонова Олеся.

Здравствуйте, уважаемый Евгений Васильевич! Пишет вам молодой человек, живущий спустя два века после вас. Я еще учусь в школе и именно здесь узнал о вас, о ваших взглядах, о вашей сложной судьбе.
Я уверен, что вам, с вашим пытливым умом, любознательностью, любовью к жизни, было бы интересно посмотреть на то, как сейчас живет русский народ и Россия в целом. Думаю, очень многое бы удостоилось вашей язвительной оценки, но, на мой взгляд, многое бы и понравилось. Ведь вы ратуете за материалистический подход к жизни. На ваш взгляд, «бытие определяет сознание». Мне кажется, очень многие из моих современников подписались бы под этими словами. Хотя лично я не совсем согласен с таким подходом.
Вообще, признаюсь вам – вы, Евгений Васильевич, вызываете у меня неоднозначное чувство. С одной стороны, я восхищаюсь вами. Вы, несомненно, очень сильный и талантливый человек, с огромным потенциалом. Вы посвятили свою жизнь благородному занятию – медицине, призванной облегчать жизнь людей, спасать их.
Но, при всем этом, вы не производите впечатление счастливого человека. Больше того, я уверен, что вы были несчастливы в своей жизни вплоть до ее печального финала – вашей гибели. В чем же причина этого?
Я думаю, дело тут не в обстоятельствах или среде, как это было с вашими литературными предшественниками – Онегиным или Печориным. Причина ваших мучений, на мой взгляд, в ваших убеждениях. Вы посвятили свою жизнь нигилизму, то есть отрицанию. Но отрицанию чего? Всего прошлого опыта людей, считающихся элитой российского и любого другого общества.
Вы скажете: «Вот именно, только считающегося. Но так ли это на самом деле?» Я осмелюсь поспорить с вами – так, действительно, так. Лучшие, образованнейшие умы на протяжении длительного времени, путем проб и ошибок, «добывали» ценнейший опыт, составляющий гордость человечества, его жизненную основу и опору. А вы одним махом решили все это уничтожить, считая все это «бредом» бездельничающих людей.
Хорошо, ну а что вы можете предложить взамен? Вы утверждаете, что что-то созидать – это уже не ваша миссия, а дело последующих поколений. Но невозможно жить, только разрушая! Тем самым вы разрушаете себя, что и было доказано господином Тургеневым на примере вашей, Евгений Васильевич, жизни.
Ваша нигилистическая теория оказалась эфемерной, полностью надуманной, не имеющей никакого отношения к реальной жизни. Поэтому когда вы столкнулись с реальностью – с любовью к Анне Сергеевне Одинцовой – то почувствовали, что жизнь ваша рушится и почва уходит из-под ног. А поскольку вы полностью связали свое существование с нигилизмом, то «не смогли прийти в себя», полностью разочаровавшись в своих силах. Вам оставалось лишь одно – погибнуть. Так и случилось в финале романа.
Но…я хочу сказать вам спасибо. Ваша судьба – предмет для размышлений и полезных уроков, многих жизненно важных выводов. Поэтому не думайте, что вы всего лишь прах, и после вашего существования ничего не осталось на земле. Про вас помнит, о вас рассуждает юное поколение, учась на ваших ошибках, перенимая ваш опыт. Спасибо вам за это.

Высокопочтенный Базаров!
Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.
Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к людям.
Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.
Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее время полезнее всего отрицание, — мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.
Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте общество», — только в этом Вы видите пользу.
Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.
Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания лишается будущего.
Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки» аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.
На что же они опираются в своей борьбе?
На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!’»
А каково же Ваше отношение к народу?
Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями, опутывающими народ).
Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и в своей программе делаете ставку на народ.
Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь для них чужим.
Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну, будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?» Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не можете ответить на роковое «ну, а дальше?»
Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей стороне.
К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.
Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.
Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится», «пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы денег.
Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства, действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?
Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение о Пушкине.
Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого вопроса.
А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?
«И природа пустяки?» — Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой «работников», Вы противопоставляете другой подход – подход естествоиспытателя.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой «естественными» законами природы.
Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим.
Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.»
Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты «самоломанности».
Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная только резать лягушек и ставить над ними опыты.
А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут у Вас в душе.
Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания.
Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым» заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это может привести к разрыву связи времен.
Член общества «Свободные мыслители»
Симонова Олеся.

Уважаемый Евгений Васильевич! Пишет Вам человек из далекого (для Вас) 21 века. Как человеку, заботящемуся о будущем России, Вам, наверно, будет интересно узнать, как у нас обстоят дела. Знаете, Вы со своей нигилистической теорией вошли в историю. Теперь каждый школьник знает про Вас, про Павла Петровича Кирсанова и, конечно же, про Анну Сергеевну Одинцову.
Вы, наверное, догадываетесь, что теория, легшая в основу вашей жизненной философии, послужила почвой для кардинальных перемен в нашей стране. В начале 20 века была совершена революция, которую назвали Великой Октябрьской. Люди, совершавшие такой грандиозный переворот, во многом придерживались ваших слов: «Сначала нужно место расчистить». Спустя определенное количество лет стало ясно, что Вы были не правы, по крайней мере, в этом вопросе. Мало только расчистить место. Разрушение ни к чему стоящему не ведет. Важно, чтобы было, что и кому строить! Ваше поколение было образовано, а люди, посягнувшие на перемену власти в 20 веке, были абсолютными неучами. В итоге дикая, жестокая безграмотность, необразованность, косность завладели страной. Было убито огромное количество людей, искалечено тысячи жизней. Абсолютная безграмотность послужила тому, что были разрушены величайшие памятники культуры и искусства. Может быть, Вас это мало волнует. Но я думаю, что сама история указала Вам на ваши ошибки. Просто расчистить место несоизмеримо мало! Важно потом посеять там зерна нового.
К тому же, хотелось бы Вам сказать, что никогда нельзя открещиваться от опыта прошлых поколений. Новое должно приходить со своими идеалами, учитывающими идеалы прошлых поколений. Вы же не признавали никаких авторитетов: «Да зачем же я стану их признавать? И чему я буду верить?»
Конечно, создавать себе кумиров – это плохо. Фанатизм еще ни к чему хорошему не приводил. Фанатичное увлечение Адольфом Гитлером и его идеями привело к величайшей трагедии 20 века – Второй мировой войне и гибели миллионов людей. Вы, Евгений Васильевич, правы в том, что «мне скажут дело, я соглашаюсь…» Я тоже думаю, что нужно критически оценивать любое мнение, идею, теорию. Одним словом, нужно думать своей головой. Но отрицать весь прошлый опыт поколений – это значит вновь оказаться в эпохе пещерных людей, не развиваться, а деградировать.
Со всем этим связан вопрос личной культуры, ответственности каждого человека за себя и свое поведение в обществе. Этикет, культура поведения – это не «мусор», мешающий жить. Мне кажется, что этикет позволяет всем людям мирно сосуществовать в социуме. Благодаря общепринятым нормам поведения можно жить, не мешая другим людям. Это очень важно, ведь человек – существо общественное.
Кстати, Евгений Васильевич, хотелось бы оспорить ваши утверждения о бесполезности искусства. Время рассудило этот спор. Прожив определенное количество лет без культуры и искусства, наша страна значительно обеднела внутренне. Вы знаете, занятие наукой никак не отвергает тяги каждого человека к вечному, прекрасному. Сейчас учеными практически доказано наличие души в человеческом организме. Так вот, эту самую душу тоже необходимо развивать, чтобы стать цельной гармоничной личностью. Больше того, мне кажется, что душа – это главное в человеке. Не обращая внимания на душу, невозможно быть счастливым.
Из вашего отрицания искусства вытекает ваше неверие в искренние чувства: дружбу, любовь. Я думаю, Вы сами поняли свою ошибку, встретив Анну Сергеевну Одинцову. Конечно, и в наше время есть люди, цинично относящиеся на искренним чувствам. Они относятся к женщине как телу, источнику наслаждений. На самом деле, как мне кажется, эти люди глубоко несчастны, они просто боятся любить и быть любимыми.
Простите, я, кажется, увлекся критикой ваших взглядов. Хочу Вас обрадовать. В наше время очень быстро развивается медицина и вообще естественные науки. В медицине произошли революционные открытия. Представляете, скоро можно будет выращивать человеческие органы. У нас появится возможность спасать огромное количество человеческих жизней, улучшать качество жизни людей! Но, знаете, чем больше идет вперед медицина, химия, тем больше она связана с психологией. Вероятно, невозможно излечение тела без исцеления души. Я думаю, что под конец жизни Вы это поняли…
Евгений Васильевич, ваши слова об отношении к природе стали крылатыми: «Природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник» Вы знаете, столь ценимая Вами наука пришла к выводу, что природа – это живой организм. Больше того, она, если можно так сказать, «главнее» человека. Человек – дитя природы, а не наоборот. Поэтому, если человечество хочет выжить, оно просто обязано заботиться об окружающей среде. Знаете, в наше время даже появилась отдельная наука, занимающаяся изучением и охраной природы – экология.
Ну, кажется, я увлекся. Письмо получилось каким-то критическим. Извините. Но, знаете, просто само время все расставило по своим местам. В 21 веке всем ясно, что нигилизм – разрушительная теория. Я понимаю, что Вы действовали из самых лучших побуждений. Вы стремились улучшить жизнь, изменить Россию. Но способы, выбранные Вами, мягко говоря, были не самыми лучшими. Это подтвердило время и российская история 20 века.

Уважаемый Евгений Васильевич! Пишет Вам человек из далекого (для Вас) 21 века. Как человеку, заботящемуся о будущем России, Вам, наверно, будет интересно узнать, как у нас обстоят дела. Знаете, Вы со своей нигилистической теорией вошли в историю. Теперь каждый школьник знает про Вас, про Павла Петровича Кирсанова и, конечно же, про Анну Сергеевну Одинцову.
Вы, наверное, догадываетесь, что теория, легшая в основу вашей жизненной философии, послужила почвой для кардинальных перемен в нашей стране. В начале 20 века была совершена революция, которую назвали Великой Октябрьской. Люди, совершавшие такой грандиозный переворот, во многом придерживались ваших слов: «Сначала нужно место расчистить». Спустя определенное количество лет стало ясно, что Вы были не правы, по крайней мере, в этом вопросе. Мало только расчистить место. Разрушение ни к чему стоящему не ведет. Важно, чтобы было, что и кому строить! Ваше поколение было образовано, а люди, посягнувшие на перемену власти в 20 веке, были абсолютными неучами. В итоге дикая, жестокая безграмотность, необразованность, косность завладели страной. Было убито огромное количество людей, искалечено тысячи жизней. Абсолютная безграмотность послужила тому, что были разрушены величайшие памятники культуры и искусства. Может быть, Вас это мало волнует. Но я думаю, что сама история указала Вам на ваши ошибки. Просто расчистить место несоизмеримо мало! Важно потом посеять там зерна нового.
К тому же, хотелось бы Вам сказать, что никогда нельзя открещиваться от опыта прошлых поколений. Новое должно приходить со своими идеалами, учитывающими идеалы прошлых поколений. Вы же не признавали никаких авторитетов: «Да зачем же я стану их признавать? И чему я буду верить?»
Конечно, создавать себе кумиров — это плохо. Фанатизм еще ни к чему хорошему не приводил. Фанатичное увлечение Адольфом Гитлером и его идеями привело к величайшей трагедии 20 века — Второй мировой войне и гибели миллионов людей. Вы, Евгений Васильевич, правы в том, что «мне скажут дело, я соглашаюсь…» Я тоже думаю, что нужно критически оценивать любое мнение, идею, теорию. Одним словом, нужно думать своей головой. Но отрицать весь прошлый опыт поколений — это значит вновь оказаться в эпохе пещерных людей, не развиваться, а деградировать.
Со всем этим связан вопрос личной культуры, ответственности каждого человека за себя и свое поведение в обществе. Этикет, культура поведения — это не «мусор», мешающий жить. Мне кажется, что этикет позволяет всем людям мирно сосуществовать в социуме. Благодаря общепринятым нормам поведения можно жить, не мешая другим людям. Это очень важно, ведь человек — существо общественное.
Кстати, Евгений Васильевич, хотелось бы оспорить ваши утверждения о бесполезности искусства. Время рассудило этот спор. Прожив определенное количество лет без культуры и искусства, наша страна значительно обеднела внутренне. Вы знаете, занятие наукой никак не отвергает тяги каждого человека к вечному, прекрасному. Сейчас учеными практически доказано наличие души в человеческом организме. Так вот, эту самую душу тоже необходимо развивать, чтобы стать цельной гармоничной личностью. Больше того, мне кажется, что душа — это главное в человеке. Не обращая внимания на душу, невозможно быть счастливым.
Из вашего отрицания искусства вытекает ваше неверие в искренние чувства: дружбу, любовь. Я думаю, Вы сами поняли свою ошибку, встретив Анну Сергеевну Одинцову. Конечно, и в наше время есть люди, цинично относящиеся на искренним чувствам. Они относятся к женщине как телу, источнику наслаждений. На самом деле, как мне кажется, эти люди глубоко несчастны, они просто боятся любить и быть любимыми.
Простите, я, кажется, увлекся критикой ваших взглядов. Хочу Вас обрадовать. В наше время очень быстро развивается медицина и вообще естественные науки. В медицине произошли революционные открытия. Представляете, скоро можно будет выращивать человеческие органы. У нас появится возможность спасать огромное количество человеческих жизней, улучшать качество жизни людей! Но, знаете, чем больше идет вперед медицина, химия, тем больше она связана с психологией. Вероятно, невозможно излечение тела без исцеления души. Я думаю, что под конец жизни Вы это поняли…
Евгений Васильевич, ваши слова об отношении к природе стали крылатыми: «Природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник» Вы знаете, столь ценимая Вами наука пришла к выводу, что природа — это живой организм. Больше того, она, если можно так сказать, «главнее» человека. Человек — дитя природы, а не наоборот. Поэтому, если человечество хочет выжить, оно просто обязано заботиться об окружающей среде. Знаете, в наше время даже появилась отдельная наука, занимающаяся изучением и охраной природы — экология.
Ну, кажется, я увлекся. Письмо получилось каким-то критическим. Извините. Но, знаете, просто само время все расставило по своим местам. В 21 веке всем ясно, что нигилизм — разрушительная теория. Я понимаю, что Вы действовали из самых лучших побуждений. Вы стремились улучшить жизнь, изменить Россию. Но способы, выбранные Вами, мягко говоря, были не самыми лучшими. Это подтвердило время и российская история 20 века.

Уважаемый Евгений Васильевич! Пишет Вам человек из далекого (для Вас) 21 века. Как человеку, заботящемуся о будущем России, Вам, наверно, будет интересно узнать, как у нас обстоят дела. Знаете, Вы со своей нигилистической теорией вошли в историю. Теперь каждый школьник знает про Вас, про Павла Петровича Кирсанова и, конечно же, про Анну Сергеевну Одинцову.
Вы, наверное, догадываетесь, что теория, легшая в основу вашей жизненной философии, послужила почвой для кардинальных перемен в нашей стране. В начале 20 века была совершена революция, которую назвали Великой Октябрьской. Люди, совершавшие такой грандиозный переворот, во многом придерживались ваших слов: «Сначала нужно место расчистить». Спустя определенное количество лет стало ясно, что Вы были не правы, по крайней мере, в этом вопросе. Мало только расчистить место. Разрушение ни к чему стоящему не ведет. Важно, чтобы было, что и кому строить! Ваше поколение было образовано, а люди, посягнувшие на перемену власти в 20 веке, были абсолютными неучами. В итоге дикая, жестокая безграмотность, необразованность, косность завладели страной. Было убито огромное количество людей, искалечено тысячи жизней. Абсолютная безграмотность послужила тому, что были разрушены величайшие памятники культуры и искусства. Может быть, Вас это мало волнует. Но я думаю, что сама история указала Вам на ваши ошибки. Просто расчистить место несоизмеримо мало! Важно потом посеять там зерна нового.
К тому же, хотелось бы Вам сказать, что никогда нельзя открещиваться от опыта прошлых поколений. Новое должно приходить со своими идеалами, учитывающими идеалы прошлых поколений. Вы же не признавали никаких авторитетов: «Да зачем же я стану их признавать? И чему я буду верить?»
Конечно, создавать себе кумиров – это плохо. Фанатизм еще ни к чему хорошему не приводил. Фанатичное увлечение Адольфом Гитлером и его идеями привело к величайшей трагедии 20 века – Второй мировой войне и гибели миллионов людей. Вы, Евгений Васильевич, правы в том, что «мне скажут дело, я соглашаюсь…» Я тоже думаю, что нужно критически оценивать любое мнение, идею, теорию. Одним словом, нужно думать своей головой. Но отрицать весь прошлый опыт поколений – это значит вновь оказаться в эпохе пещерных людей, не развиваться, а деградировать.
Со всем этим связан вопрос личной культуры, ответственности каждого человека за себя и свое поведение в обществе. Этикет, культура поведения – это не «мусор», мешающий жить. Мне кажется, что этикет позволяет всем людям мирно сосуществовать в социуме. Благодаря общепринятым нормам поведения можно жить, не мешая другим людям. Это очень важно, ведь человек – существо общественное.
Кстати, Евгений Васильевич, хотелось бы оспорить ваши утверждения о бесполезности искусства. Время рассудило этот спор. Прожив определенное количество лет без культуры и искусства, наша страна значительно обеднела внутренне. Вы знаете, занятие наукой никак не отвергает тяги каждого человека к вечному, прекрасному. Сейчас учеными практически доказано наличие души в человеческом организме. Так вот, эту самую душу тоже необходимо развивать, чтобы стать цельной гармоничной личностью. Больше того, мне кажется, что душа – это главное в человеке. Не обращая внимания на душу, невозможно быть счастливым.
Из вашего отрицания искусства вытекает ваше неверие в искренние чувства: дружбу, любовь. Я думаю, Вы сами поняли свою ошибку, встретив Анну Сергеевну Одинцову. Конечно, и в наше время есть люди, цинично относящиеся на искренним чувствам. Они относятся к женщине как телу, источнику наслаждений. На самом деле, как мне кажется, эти люди глубоко несчастны, они просто боятся любить и быть любимыми.
Простите, я, кажется, увлекся критикой ваших взглядов. Хочу Вас обрадовать. В наше время очень быстро развивается медицина и вообще естественные науки. В медицине произошли революционные открытия. Представляете, скоро можно будет выращивать человеческие органы. У нас появится возможность спасать огромное количество человеческих жизней, улучшать качество жизни людей! Но, знаете, чем больше идет вперед медицина, химия, тем больше она связана с психологией. Вероятно, невозможно излечение тела без исцеления души. Я думаю, что под конец жизни Вы это поняли…
Евгений Васильевич, ваши слова об отношении к природе стали крылатыми: «Природа не храм, а мастерская, а человек в ней работник» Вы знаете, столь ценимая Вами наука пришла к выводу, что природа – это живой организм. Больше того, она, если можно так сказать, «главнее» человека. Человек – дитя природы, а не наоборот. Поэтому, если человечество хочет выжить, оно просто обязано заботиться об окружающей среде. Знаете, в наше время даже появилась отдельная наука, занимающаяся изучением и охраной природы – экология.
Ну, кажется, я увлекся. Письмо получилось каким-то критическим. Извините. Но, знаете, просто само время все расставило по своим местам. В 21 веке всем ясно, что нигилизм – разрушительная теория. Я понимаю, что Вы действовали из самых лучших побуждений. Вы стремились улучшить жизнь, изменить Россию. Но способы, выбранные Вами, мягко говоря, были не самыми лучшими. Это подтвердило время и российская история 20 века.

Высокопочтенный Базаров!
Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.
Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к людям.
Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.
Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее время полезнее всего отрицание, – мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.
Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте общество», – только в этом Вы видите пользу.
Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.
Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания лишается будущего.
Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки» аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.
На что же они опираются в своей борьбе?
На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!’»
А каково же Ваше отношение к народу?
Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями, опутывающими народ).
Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и в своей программе делаете ставку на народ.
Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь для них чужим.
Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну, будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?» Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не можете ответить на роковое «ну, а дальше?»
Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей стороне.
К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.
Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.
Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится», «пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы денег.
Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства, действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?
Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение о Пушкине.
Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого вопроса.
А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?
«И природа пустяки?» – Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой «работников», Вы противопоставляете другой подход – подход естествоиспытателя.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой «естественными» законами природы.
Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим.
Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.»
Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты «самоломанности».
Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная только резать лягушек и ставить над ними опыты.
А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут у Вас в душе.
Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания.
Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым» заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это может привести к разрыву связи времен.
Член общества «Свободные мыслители»
Симонова Олеся.

Главная
Рефераты – Сочинения по литературе
Письмо к Базарову – сочинение
Высокопочтенный Базаров!
Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.
Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к людям.
Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.
Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее время полезнее всего отрицание, – мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.
Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте общество», – только в этом Вы видите пользу.
Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.
Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания лишается будущего.
Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки» аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.
На что же они опираются в своей борьбе?
На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!’»
А каково же Ваше отношение к народу?
Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями, опутывающими народ).
Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и в своей программе делаете ставку на народ.
Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь для них чужим.
Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну, будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?» Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не можете ответить на роковое «ну, а дальше?»
Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей стороне.
К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.
Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.
Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится», «пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы денег.
Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства, действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?
Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение о Пушкине.
Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого вопроса.
А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?
«И природа пустяки?» – Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой «работников», Вы противопоставляете другой подход – подход естествоиспытателя.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой «естественными» законами природы.
Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим.
Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.»
Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты «самоломанности».
Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная только резать лягушек и ставить над ними опыты.
А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут у Вас в душе.
Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания.
Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым» заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это может привести к разрыву связи времен.
Член общества «Свободные мыслители»
Симонова Олеся.

Мне кажется, это очень интересно — написать письмо Базаро­ву — литературному герою романа И. С. Тургенева, представив его живым человеком, с которым можно поспорить. Если честно, то Евгений Васильевич понравился мне и как герой романа, и как личность. Прежде всего тем, что он, как всякая неординарная лич­ность, неоднозначен.
Итак, моё письмо Базарову.
Дорогой и глубокоуважаемый Евгений Васильевич!
О Вас много интересного поведал мне Иван Сергеевич. И мне захотелось поделиться с Вами некоторыми размышлениями.
Вы, Евгений Васильевич, могли бы стать идеалом для многих поколений людей, ведь Вы — человек глубокого ума и сильной воли. Мне известно, что Вы жили и воспитывались в условиях, значи­тельно отличающихся от тех, в которых росли дворяне. И поэтому неудивительно, что о Вашем демократическом происхождении го­ворит всё: ваша внешность, манеры, речь. Может быть, кого-то это раздражает, но простые люди, такие как Фенечка, горничная Дуняша, слуга Петр или дворовые мальчишки, которые бегают за Вами, как «маленькие собачонки», рады Вам и уважают за трудолюбие и простоту, поэтому и говорят о Вас: «свой брат, а не барин».
Мне импонирует то, что Вы обладаете широким кругозором и высказываете критическое отношение к миру. Вы петербургский студент-медик, будущий врач, изучающий естественные науки. Но этим, видимо, круг Ваших интересов не ограничивается, так как для Вас не составляет труда высказать своё мнение относительно философии, политики, науки, искусства и при этом блеснуть знанием латыни и про­явить силу логического ума. Всё это, я считаю, возвышает Вас над другими людьми, с которыми Вам приходится общаться.
Мне очень нравится то, как независимо и чётко Вы отстаива­ете свою точку зрения, доказываете свою правоту, не склоняетесь перед авторитетами, ни от кого не зависите, все высказывания дру­гих подвергаете критике. Признаюсь, во многом я согласен с Вами. Но есть вещи, о которых Ваши представления, как мне кажется, ошибочны. Например, Вы считаете себя нигилистом, то есть че­ловеком свободомыслящим, отрицающим старые традиции, обы­чаи, идеологию крепостничества. Но Вы пошли дальше: Вы резко отрицательно, скептически относитесь и к своим современникам, и к современности. Вы пытаетесь разрушить всё то, что было со­здано до Вас, разрушить существующий мир, не допуская при этом даже мысли о том, кто же будет строить Ваш «идеальный» мир. Но, как известно, «разрушать — не строить», первое всегда легче. Почему же Вы выбираете более лёгкий путь? Ведь Вам — с Ва­шим трудолюбием и неутолимой жаждой познания — под силу была и более тяжёлая «ноша».
Вы же только спорите, ведёте словесные баталии. И насколько я могу судить, в каждом споре Вы одерживаете победу. А что даль­ше? Не кажется ли Вам, Евгений Васильевич, что Вы не с теми спо­рите? Стоит ли спорить с человеком других взглядов, если он их никогда не изменит? Возможно, Вы считаете, что в споре рождается истина. Но я придерживаюсь иного мнения: лучший способ побе­дить в подобном споре — уклониться от него. Вы ведь только нажи­ваете себе врагов, даже среди друзей. Вы резко, иногда даже грубо, критикуете то, что Вам не по душе. И совсем не думаете о человеке, которого это касается. Евгений, я согласен, что прямота и искрен­ность — хорошие качества, но задумались ли Вы о том, что Аркадию, например, неприятно и больно слушать Ваши высказывания о нём и его семье. Не обижаете ли Вы тем самым Вашего друга?
И ещё, Евгений, позвольте не согласиться с Вашим отношени­ем к искусству, природе, любви. Они не так бесполезны, как Вам кажется. Ведь без красок и кисти художника, без торжественных или печальных звуков музыки, без вдохновенных стихов поэта жизнь была бы скучна, эмоционально бедна, а человек был бы словно ходячая схема. Я не могу также согласиться с Вами в том, что «при­рода не храм», а только «мастерская». Конечно, человек должен познавать природу, и в этом смысле он «работник», но при этом человек, осваивая природу, бережно и трепетно должен относиться к ней, чтобы не разрушить богом данную красоту земли. Меня также удивляет, что в Вашем сердце долгое время не было места для любви и Вы не верили в это загадочное, полное тайн и неожиданностей чувство. Вы считали, что «всё это романтизм, чепуха, гниль, худо­жество». Но я знаю, что Ваша собственная жизнь опровергла эти убеждения и Вы полюбили госпожу Одинцову, хотя долго не хо­тели признаться в этом даже себе. И своих родителей Вы не толь­ко почитаете, но и любите, как бы ни старались скрыть это.
Вы пытаетесь жить только умом, рационально, прагматично ре­шая все проблемы. Но думаю, что Ваша человеческая натура слож­нее, чем Вы о себе думаете. И человек, и Вы в том числе, не был бы человеком, если бы был лишён эмоций, чувства любви, друж­бы, привязанностей.
Конечно, я не вправе судить Вас, да и не хочу этого делать. Ведь идеальных людей в мире нет. Но, быть может, мои размыш­ления Вам покажутся небезынтересными.
Предчувствуя скорую смергь, Вы спросили себя, нужны ли Вы России. Думаю, что да, нужны. Как бы к Вам ни относился Иван Сер­геевич, с сочувствием или с негодованием, но он не стал бы писать о Вас, если бы считал Вас и Ваше поколение, людей Ваших взглядов беспо­лезными для России. Тургенев, правда, не видит Вашего будущего, но это потому, что сам он по духу принадлежит к поколению «отцов».
Позвольте на этом закончить.
С уважением от поколения детей нового века —
Сергей Крутолобов
< Предыдущая
Следующая >

Высокопочтенный Базаров!
Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить
наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.
Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-
другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к
людям.
Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.
Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет
серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее
время полезнее всего отрицание, – мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты
отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.
Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает
России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте
общество», – только в этом Вы видите пользу.
Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому
весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.
Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы
появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания
лишается будущего.
Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки»
аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.
На что же они опираются в своей борьбе?
На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании
«противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать
авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого.
Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь
безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным
нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы
парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!’»
А каково же Ваше отношение к народу?
Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех
областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями,
опутывающими народ).
Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности
утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и
в своей программе делаете ставку на народ.
Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как
человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь
для них чужим.
Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете
известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну,
будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?»
Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому
либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы
отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что
кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не
можете ответить на роковое «ну, а дальше?»
Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей
стороне.
К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой
уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных
стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила
человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не
обладающим чувством сострадания.
Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни,
о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного
естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.
Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты
должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при
этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами
подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного
естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических
ценностей.
Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится»,
«пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года
отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик
в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы
денег.
Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства,
действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?
Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение
о Пушкине.
Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого
вопроса.
А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?
«И природа пустяки?» – Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа
пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а
мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой
«работников», Вы противопоставляете другой подход – подход
естествоиспытателя.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в
рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете
муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства
сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже
чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой
«естественными» законами природы.
Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого
сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к
элементарным, физиологическим.
Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного
чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем,
какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться,
как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль,
художество.»
Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно,
прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После
знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты
«самоломанности».
Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на
природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная
только резать лягушек и ставить над ними опыты.
А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите
кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих
упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное
воображение прочно живут у Вас в душе.
Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть
чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на
поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности
отрицания.
Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым»
заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не
только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это
может привести к разрыву связи времен.
Член общества «Свободные мыслители»
Симонова Олеся.

Письмо современника Евгению Базарову. Мне кажется, это очень интересно — написать письмо Базаро­ву — литературному герою романа И. С. Тургенева, представив его живым человеком, с которым можно поспорить. Если честно, то Евгений Васильевич понравился мне и как герой романа, и как личность. Прежде всего тем, что он, как всякая неординарная лич­ность, неоднозначен.
Итак, моё письмо Базарову.
Дорогой и глубокоуважаемый Евгений Васильевич!
О Вас много интересного поведал мне Иван Сергеевич. И мне захотелось поделиться с Вами некоторыми размышлениями.
Вы, Евгений Васильевич, могли бы стать идеалом для многих поколений людей, ведь Вы — человек глубокого ума и сильной воли. Мне известно, что Вы жили и воспитывались в условиях, значи­тельно отличающихся от тех, в которых росли дворяне. И поэтому неудивительно, что о Вашем демократическом происхождении го­ворит всё: ваша внешность, манеры, речь. Может быть, кого-то это раздражает, но простые люди, такие как Фенечка, горничная Дуня- ша, слуга Петр или дворовые мальчишки, которые бегают за Вами, как «маленькие собачонки», рады Вам и уважают за трудолюбие и простоту, поэтому и говорят о Вас: «свой брат, а не барин».
Мне импонирует то, что Вы обладаете широким кругозором и высказываете критическое отношение к миру. Вы петербургский сту­дент-медик, будущий врач, изучающий естественные науки. Но этим, видимо, круг Ваших интересов не ограничивается, так как для Вас не составляет труда высказать своё мнение относительно философии, политики, науки, искусства и при этом блеснуть знанием латыни и про­явить силу логического ума. Всё это, я считаю, возвышает Вас над другими людьми, с которыми Вам приходится общаться.
Мне очень нравится то, как независимо и чётко Вы отстаива­ете свою точку зрения, доказываете свою правоту, не склоняетесь перед авторитетами, ни от кого не зависите, все высказывания дру­гих подвергаете критике. Признаюсь, во многом я согласен с Вами. Но есть вещи, о которых Ваши представления, как мне кажется, ошибочны. Например, Вы считаете себя нигилистом, то есть че­ловеком свободомыслящим, отрицающим старые традиции, обы­чаи, идеологию крепостничества. Но Вы пошли дальше: Вы резко отрицательно, скептически относитесь и к своим современникам, и к современности. Вы пытаетесь разрушить всё то, что было со­здано до Вас, разрушить существующий мир, не допуская при этом даже мысли о том, кто же будет строить Ваш «идеальный» мир. Но, как известно, «разрушать — не строить», первое всегда легче. Почему же Вы выбираете более лёгкий путь? Ведь Вам — с Ва­шим трудолюбием и неутолимой жаждой познания — под силу была и более тяжёлая «ноша».
Вы же только спорите, ведёте словесные баталии. И насколько я могу судить, в каждом споре Вы одерживаете победу. А что даль­ше? Не кажется ли Вам, Евгений Васильевич, что Вы не с теми спо­рите? Стоит ли спорить с человеком других взглядов, если он их никогда не изменит? Возможно, Вы считаете, что в споре рождается истина. Но я придерживаюсь иного мнения: лучший способ побе­дить в подобном споре — уклониться от него. Вы ведь только нажи­ваете себе врагов, даже среди друзей. Вы резко, иногда даже грубо, критикуете то, что Вам не по душе. И совсем не думаете о человеке, которого это касается. Евгений, я согласен, что прямота и искрен­ность — хорошие качества, но задумались ли Вы о том, что Аркадию, например, неприятно и больно слушать Ваши высказывания о нём и его семье. Не обижаете ли Вы тем самым Вашего друга?
И ещё, Евгений, позвольте не согласиться с Вашим отношени­ем к искусству, природе, любви. Они не так бесполезны, как Вам кажется. Ведь без красок и кисти художника, без торжественных или печальных звуков музыки, без вдохновенных стихов поэта жизнь была бы скучна, эмоционально бедна, а человек был бы словно ходячая схема. Я не могу также согласиться с Вами в том, что «при рода не храм», а только «мастерская». Конечно, человек должен познавать природу, и в этом смысле он «работник», но при этом человек, осваивая природу, бережно и трепетно должен относиться к ней, чтобы не разрушить богом данную красоту земли. Меня также удивляет, что в Вашем сердце долгое время не было места для любви и Вы не верили в это загадочное, полное тайн и неожиданностей чувство. Вы считали, что «всё это романтизм, чепуха, гниль, худо­жество». Но я знаю, что Ваша собственная жизнь опровергла эти убеждения и Вы полюбили госпожу Одинцову, хотя долго не хо­тели признаться в этом даже себе. И своих родителей Вы не толь­ко почитаете, но и любите, как бы ни старались скрыть это.
Вы пытаетесь жить только умом, рационально, прагматично ре­шая все проблемы. Но думаю, что Ваша человеческая натура слож­нее, чем Вы о себе думаете. И человек, и Вы в том числе, не был бы человеком, если бы был лишён эмоций, чувства любви, друж­бы, привязанностей.
Конечно, я не вправе судить Вас, да и не хочу этого делать. Ведь идеальных людей в мире нет. Но, быть может, мои размыш­ления Вам покажутся небезынтересными.
Предчувствуя скорую смерть, Вы спросили себя, нужны ли Вы России. Думаю, что да, нужны. Как бы к Вам ни относился Иван Сер­геевич, с сочувствием или с негодованием, но он не стал бы писать о Вас, если бы считал Вас и Ваше поколение, людей Ваших взглядов беспо­лезными для России. Тургенев, правда, не видит Вашего будущего, но это потому, что сам он по духу принадлежит к поколению «отцов».
Позвольте на этом закончить.
С уважением от поколения детей нового века…

Высокопочтенный Базаров!
Общество «Свободные мыслители» возложило на меня обязанность выразить наши суждения относительно Ваших взглядов на жизненную ситуацию в России.
Уверена, уважаемый Евгений Васильевич, что Вы после моего письма по-другому взглянете на окружающий нас всех мир и измените своё отношение к людям.
Начну с того, что мне не понятна Ваша программа отрицания всего.
Допустим, что Вы – нигилист, что само по себе отрицание составляет серьезную «руководящую идею». Вы так об этом и говорите: «В теперешнее время полезнее всего отрицание, – мы отрицаем». Подобные Вам нигилисты отрицают «все», то есть, главные основы старого общества.
Но почему же Вы полагаете, что мелкое обличительство ничего не дает России и видите круговую поруку во всем, что делается в стране? «Исправьте общество», – только в этом Вы видите пользу.
Базаров, Вы – человек, не имеющий положительной программы, и поэтому весьма уязвимы в свой позиции не только в споре, но, главное, в жизни.
Что же будет построено на развалинах старого мира? Перспективы появления плана действий у Вас отсутствуют, и поэтому сама судьба отрицания лишается будущего.
Но Вы и правы. Правы в том, что в отличие от сидящих «сложа руки» аристократов нигилисты не склоны заниматься пустыми разговорами.
На что же они опираются в своей борьбе?
На отрицание… Вас, Евгений Васильевич, можно обвинить и в использовании «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, Вы же отрицаете разумность того и другого. Павел Петрович утверждает, что без «принсипов» могут жить лишь безнравственные и пустые люди, Вы называете «принцип» бессмысленным нерусским словом. Кирсанов упрекает Вас в презрении к народу, а Вы парируете: «Что ж, коли он заслуживает презрения!’»
А каково же Ваше отношение к народу?
Его положение вызывает у Вас гнев. Вы видите неблагополучие во всех областях народной жизни (необразованность, суеверие Вы считаете цепями, опутывающими народ).
Но все высказывания по поводу положения народа не дают возможности утверждать, что Вы вполне представляете себе силу народного недовольства и в своей программе делаете ставку на народ.
Крестьяне видят в Вас большую демократичность, готовы полюбить как человека, но как только Вы заговариваете с ними о политике, то оказываетесь для них чужим.
Гордясь своим плебейским происхождением, вместе с тем Вы высказываете известное безразличие к судьбе народа и деятельность в его пользу. «Ну, будет он жить в белой избе, из меня лопух расти будет, ну, а дальше что?» Пусть резкость этих взглядов вызвана противодействием «мягенькому либеральному баричу» Аркадию, любующемуся своим народолюбием, пусть Вы отчасти правы в том, что мужик действительно не скажет спасибо за то, что кто-то будет «лезть из кожи ради него». Главная беда в том, что Вы не можете ответить на роковое «ну, а дальше?»
Но все же, я уверена, что в споре о русском народе правда на Вашей стороне.
К тому же Вы скептик, но Ваш скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Вас, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает Вас над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.
Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Вы по-прежнему хотите с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности вопросов.
Я с Вами согласна, более того, я уверена, что любые истины и авторитеты должны проходить проверку сомнением. Но, «наследник» должен обладать при этом чувством сыновнего отношения к культуре прошлого. Это чувство Вами подчеркнуто отрицается. Принимая за абсолют конечные истины современного естествознания, Вы впадаете в нигилистическое отрицание всех исторических ценностей.
Что же Вы говорите об искусстве? Читать Пушкина – «никуда не годится», «пора бросить эту ерунду», стихи читать – «напрасно», в сорок четыре года отцу семейства играть на виолончели – «смешно и стыдно», «порядочный химик в двадцать пять раз полезнее всякого поэта», искусство есть форма наживы денег.
Все это достаточно подтверждает полнейшее отрицание искусства, действительный нигилизм в этом вопросе. Как следует оценить такую позицию?
Базаров, Вы не очень хорошо знаете искусство, о чем говорит Ваше мнение о Пушкине.
Я считаю, что Вы со своей крайностью не правы и в понимании этого вопроса.
А как Вы относитесь к природе, к ее красоте?
«И природа пустяки?» – Вы отвечаете своим знаменитым: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Борясь с преклонением перед природой «работников», Вы противопоставляете другой подход – подход естествоиспытателя.
Отрицая романтическое отношение к природе как к храму, Вы попадаете в рабство к низким стихийным силам природной «мастерской». Вы даже завидуете муравью, который в качестве насекомого имеет право «не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный». В горькую минуту жизни даже чувство сострадания Вы склонны считать слабостью, аномалией, отрицаемой «естественными» законами природы.
Евгений Васильевич, Вы предельно упрощаете и природу человеческого сознания, сводите сущность сложных духовных и психических явлений к элементарным, физиологическим.
Романтической чепухой Вы считаете духовную утонченность любовного чувства: «Нет, брат, все это распущенность, пустота… Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду. Это все романтизм, чепуха, гниль, художество.»
Вы на протяжении романа, и чем ближе к концу, тем более явственно, прячете в нигилизме свое тревожное, любящее, бунтующее сердце. После знакомства с Ситниковым и Кукушкиной в Вас начинают резче проступать черты «самоломанности».
Но после встречи с Одинцовой Вы отказываетесь от своих взглядов на природу и любовь и даете понять, что Вы – человек, а не машина, способная только резать лягушек и ставить над ними опыты.
А когда к Вам пробирается «романтизм», Вы топаете ногами, грозите кулаком себе, негодуете. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков, я считаю, скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут у Вас в душе.
Уже первое знакомство с Вами дает понять, что в Вашей душе есть чувства, которые скрываются от окружающих. Ваша резкость, нападок на поэзию, на любовь, на философию заставляет усомниться в полной искренности отрицания.
Бросая вызов отживающему строю, Вы в ненависти к «барчукам проклятым» заходите слишком далеко. Возникает опасность раскола, который коснется не только политических, социальных, но и непреходящих, вечных ценностей. Это может привести к разрыву связи времен.
Член общества «Свободные мыслители» Симонова Олеся.